Поцелуй, перемежавшийся страстными вздохами и стонами наслаждения, длился бесконечно. «Еще один… только еще один — и довольно… И я почувствую, что насытился ею», — продолжал убеждать себя Остин.

Он никак не мог полностью ощутить ее близость, полностью вкусить наслаждение. Его руки беспокойно гладили ее спину: сначала они перебирали ее шелковистые волосы, затем опустились до талии, обхватили округлые ягодицы, — и он еще крепче прижал ее к себе. Ему хотелось перевернуться и оказаться сверху, но охватывавшая его усталость с каждой секундой все больше овладевала им. Его мышцы расслабились, и он почувствовал себя беспомощным, точно новорожденный младенец.

Элизабет тихо вздохнула и отстранилась от него. Веки его закрывались, он постарался поднять их, но не смог.

— Я так устал, — прошептал он.

— Просто отдохните. Когда проснетесь, я буду рядом.

Остин хотел ответить, но был не в состоянии шевельнуть губами. Забытье, словно бархатное одеяло, накрыло его. Элизабет смотрела, как сон одолевает его. Она понимала, что его тело нуждается в отдыхе, но надо было следить за ним и будить время от времени, чтобы убедиться, что он спит здоровым сном, а не пребывает в беспамятстве, вызванном раной на его голове. Она наблюдала, как ровно и ритмично поднимается и опускается его грудь, и, положив руку на его лоб, ощутила, что он сухой и холодный: и то и другое было верными признаками нормального сна.

Обрадованная, она осторожно провела кончиками пальцев по его лицу. Мускулы полностью расслабились, темные ресницы бросали тени на его щеки. В уголках губ не таилось ни печали, ни горечи, и он выглядел умиротворенным. Она поправила прядь черных как вороново крыло волос, упавшую на повязку на его лбу, и ей показалось, что он похож на беззащитного ребенка.

Элизабет внимательно посмотрела на него и чуть не рассмеялась над собой: нет, в этом мужчине не было ни капли ребяческого.

Его широкая грудь ровно вздымалась во сне, приковывая ее внимание к темным волосам, видневшимся в расстегнутом вороте рубашки. У нее возникло неодолимое желание дотронуться до него, такое соблазнительное…

«Боже мой, я чуть снова не потерпела неудачу, я чуть не потеряла тебя». То страшное видение, в котором он без сознания лежал на земле, опять промелькнуло перед ней. «Мои видения… Я всегда считала их не более чем неприятностью, мешавшей мне быть такой, как все. Но сегодня я благодарю за них Бога, потому что они помогли мне спасти тебя. Я больше не позволю, чтобы с тобой что-либо случилось. Клянусь!»

Гроза продолжалась. Элизабет бодрствовала, наблюдая за Остином. Каждые четверть часа она проводила рукой по его лицу, пока он не открывал глаза и она не убеждалась, что он в сознании. Только на рассвете она окончательно удостоверилась, что он спит здоровым сном. Усталость одолела ее, и она разрешила себе прилечь… только на минутку. На холодном каменном полу было невозможно согреться, поэтому, чтобы не замерзнуть, она свернулась калачиком под боком у Остина.

«Я только дам немного отдохнуть глазам».

Но не прошло и минуты, как она задремала. Морщинка пересекла ее лоб, что-то мешало ей уснуть. Что-то… что-то было не так в ее видении… Она была уверена, что слышала выстрел… Но утомленный мозг не мог объяснить, что тревожило ее, и усталость одолела Элизабет.

Глава 9

Солнце только взошло, когда Каролина спустилась вниз. Обычно она не вставала так рано, но щебетание птиц под окном спальни разбудило ее, а в голове теснилось слишком много мыслей, чтобы снова заснуть. Для того чтобы во всем разобраться, ей была нужна долгая прогулка в одиночестве. Но не успела она ступить на террасу, ведущую в сад, как за ее спиной раздался голос:

— Ой, какой сюрприз — встретить тебя так рано!

Каролина прикусила язык, чтобы не застонать. Тьфу, это же одна из этих проклятых дочерей Дигби — судя по писклявому голосу, Пенелопа или Пруденс. Стиснув зубы, Каролина обернулась.

Господи, все даже хуже, чем она предполагала: перед ней стояли обе. Пенелопа, прищурившись, смотрела на нее сквозь толстые стекла очков, увеличивавших ее глаза. Она напоминала Каролине жука. Жука с огромными зубами, с тремя дюжинами болтающихся локонов, похожих на колбаски, и в капоре с рюшами.

Рядом с сестрой стояла Пруденс с худым недовольным лицом. Она имела неприятную привычку постоянно открывать и закрывать рот, не произнося при этом ни слова, что придавало ей удивительное сходство с карпом, которого вытащили из воды.

— Доброе утро, Пенелопа, Пруденс, — выдавила из себя улыбку Каролина.

— Ты идешь на прогулку? — спросила Пенелопа, склонив голову набок, отчего стала похожа на кривобокого жука.

— Да. — Каролина понимала, что бесполезно пытаться избежать их общества, не приглашая с собой на прогулку, ибо они все равно сами себя пригласят. Кое-как подавив вздох, она спросила:

— Не хотите ли присоединиться ко мне?

— С удовольствием, — ответила Пенелопа. Пруденс раскрыла рот, и из него выскочило «да».

— Повезло, что мы проснулись так рано и можем пойти с тобой, — продолжала Пенелопа, — потому что ты, кажется, без провожатого.

— Действительно, — пробормотала Каролина. — «Повезло» — это как раз то слово, которое я хотела сказать.

Они спустились со ступеней, и Каролина направилась к тропе, ведущей к развалинам башни. Пенелопа пустилась в невыносимо подробное описание своих новых платьев, Пруденс же, слава Богу, помалкивала. Время от времени Каролина кивала и издавала неопределенные звуки, а вообще старалась представить себе, что идет одна.

Когда вдали показалась башня, Каролина вспомнила, сколько раз она взбиралась по осыпавшимся каменным ступеням, воображая себя дамой, попавшей в беду, а Уильям или Остин спасали ее. Иногда к их играм присоединялись Роберт и Майлс, и тогда от злых сил ее спасали уже четверо рыцарей.

Майлс. Тяжелый вздох сорвался с ее губ. Ей лучше не думать о Майлсе. Он был истинной причиной того, что она мечтала побыть в одиночестве. Она хотела попытаться забыть о нем. Но это было невозможно, даже непрерывная болтовня Пенелопы не могла отвлечь Каролину. Этот человек завладел ее мыслями и душой, и каждый раз, когда они оказывались в одной комнате, ее сердце готово было замереть навсегда.

Она с детства была влюблена в него, но есть разница между любовью и влюбленностью. Однако сейчас она не сомневалась в том, что любит его.

Каролина ругала себя, зная, что не стоит тосковать по человеку, который видит в ней всего лишь маленькую сестренку своего лучшего друга, но, сколько бы ни называла она себя дурой, сердце не слушало ее.

Тропинка вывела их из леса, и впереди показались развалины башни. Осторожно пробираясь среди камней, они почти подошли к башне, когда Каролина услышала негромкое ржание лошади.

Пруденс в изумлении раскрыла рот:

— Лошадь.

— Да, — согласилась Пенелопа. — Похоже, она в башне.

— Явно кто-то здесь прогуливается сегодня утром, — тихо сказала Каролина, удивляясь, зачем лошадь завели в башню.

— Как интересно! — сказала Пенелопа. — О-о… может быть, это твой брат, Каролина! Пойдем поздороваемся!

Каролина еле сдержалась. Господи, если Остин и в самом деле в башне, а она притащит к нему девиц Дигби, его хватит апоплексический удар. Она стала уговаривать их пойти в другую сторону, но, очевидно, возможность встретиться с герцогом подстегнула активность девиц Дигби. Они прыгали через камни, как горные козлы в период гона.

Подобрав юбки так высоко, что ее мать, увидев это, пришла бы в ужас, Каролина бросилась вслед за ними, но Дигби намного опередили ее и уже добежали до входа. Даже находясь от них в нескольких ярдах, она услышала, как ахнула Пенелопа, а Пруденс, вероятно, дважды раскрыла рот, потому что произнесла: «О! Ну!»

Оттолкнув их, Каролина прошла через ничем не закрытый арочный вход.

Прошло несколько секунд, прежде чем глаза ее привыкли к тусклому свету внутри башни. И тогда она тоже ахнула.